![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
losewНесмотря на холодную ночь, Убар Кариму было жарко. Жарко и страшно. Накинув на плечи теплый плед, он сидел на втором этаже небольшого особняка, окруженного оливковыми деревьями. Семью, жившую здесь, его телохранители всю согнали на первый этаж, приказав никому не покидать дома, и держать язык за зубами. Убар Карим, заместитель Сулеймана Хуссейна, командира ФАТАХа, без конца пил черный кофе, который варил ему на кухне его личный телохранитель Муса, и нервно смотрел по телевизору израильские новости. В
них говорили в основном о терракте - различные личности высказывали свои мнения. Мнения, в общем-то, сводились к тому, что мира с палестинцами уже не достигнешь, и лучше бы поскорее поставить их на свое место, пока они не оборзели окончательно. Все это не очень интересовало Убар Карима, а интересовали его репортажи пронырливого полевого корреспондента из программы новостей, который давал репортажи откуда-то из этих мест, из Рамаллы. "Тут сегодня готовится большая операция!" оживленно выкрикивал он в камеру, подпрыгивая от возбуждения, и силясь перекричать моторы танков, на фоне которых он встал. На танках сидели скучные солдаты, и без особого интереса поглядывали в камеру. "Деталей нам не сообщают, но сегодня, явно, кому то придется заплатить! - вопил корреспондент. - Такой обширной подготовки я не видел со времен операции "Защитная Стена", во время которой, как мы помним, ЦАХАЛ оккупировал Рамаллу около месяца, и около двухста палестинцев было убито или ранено...".
Убар Карим помнил "Защитную Стену" очень хорошо. Месяц постоянного ужаса, когда каждою ночь он спал в другом доме, да и "спал" это громко сказано - скорее дрожал под одеялом, прислушиваясь к отдаленным выстрелам, и звукам моторов, каждую минуту ожидая обыска. Один раз его таки чуть не поймали - в списках израильтян он числился в розыске. Поздней ночью раздался громкий стук в дверь, а через несколько секунд начались вопли и пальба. Спасся он только тем, что сиганул из окна второго этажа прямо в кусты. Двоих его телохранителей убили, а еще троих ранили, и увезли лечить в
израильскую больницу. С тех пор он больше не видел не тех, не этих.
Теперь, похоже, все повторялось сызнова. Причем еще хуже: теперь, когда он занял пост заместителя Сулеймана Хуссена, и контролирует боевые звенья Фатаха в Рамалле, за ним придут одним из первых. На этот раз с танками и оцеплением, и застрелят как собаку. Он знал о слишком многих таких случаях. Разумеется, всегда можно сдаться - но еще не известно, что лучше - смерть, или застенки ШАБАКа. Но и особого желания становится шахидом Убар Карим не испытывал. Идею семидесяти обещанных в раю девственниц он воспринимал довольно скептически - ведь если в раю он не будет иметь тела, что вполне можно было понять из Корана, то как он сможет воспользоваться ими по назначению? Вести беседы о духовном с семидесятью курвами под райскими древами ему не импонировало - радости этого мира он любил куда больше.
Поэтому, сейчас он жутко боялся утратить их, и, кутаясь в жаркое одеяло, смотрел по телевизору вражеский канал новостей, чтобы узнать, когда же ненавистные ехуды придут его ловить. Ничего другого делать все равно не оставалось - он уже скрылся как мог хорошо, в этом доме абсолютно не связанной ни с каким Фатахом и террором семьи. Израильтяне не знают, что он здесь, а если вдруг придут с обыском, его спрячут. Дома зажиточных семей, по которым видно, что они не фанатики, никогда не проверяют достаточно дотошно - он знал об этом. Эта вилла принадлежала какому-то доктору, кажется гинекологу, раньше он даже практиковал в Израильской больнице. Так что этот человек вне подозрений...
Пока Убар Карим успокаивал себя таким образом в спальне, гинеколог вне подозрений сидел внизу, в обществе своей жены и двух детей, и скованно смотрел телевизор. На кухне личный телохранитель Убар Карима, Муса, готовил кофе; там же расположилось большинство остальных незванных гостей - здоровенные грязные дядьки с Калашниковыми расселись вокруг обеденного стола, смоля сигареты с гашишом, и поочередно делая набеги на холодильник. Они не забывали, впрочем, каждый раз выглянуть и вежливо спросить разрешения у хозяев, но когда жена гинеколога робко попыталась возразить, что у них, мол, еще дети не ужинали, то удостоилась в ответ такого ужасно злобно-обкуренного взгляда, что возражений больше не возникало. Их младший сын все время начинал реветь, и двое Фатахцев, расположившихся тут же, на диване, бросали на него недовольные взгляды, нервно поглаживая автоматы. А старший сын, шестнадцатилетний болван, наоборот, воспринял все происходящее с огромным энтузиазмом. Он восхищался Фатахцами, расположившимся в его доме, как в своей казарме - для него эти дядьки с Калашами были кумирами. Теперь он сидел с ними на кухне, и восторженно расспрашивал их о борьбе за освобождение, о том, сколько ехудов они уже убили, и просил подержать автомат, не обращая внимание на зверскую жестикуляцию отца, который не хотел, чтобы его сын общался с Фатахцами.
Сейчас он, гинеколог по профессии, а в свободное время любитель баскетбола и Стивена Кинга, Абди Абу Фадид, 55-ти лет от роду, женат вторым браком на красивой русской женщине Ольге, 38-ми лет, экономисте по профессии, с которой он познакомился когда проходил обучение медицине в русском городе Саратове, и которая родила ему второго ребенка, пытался решить, что хуже - если шальной снаряд Израильского танка попадет в его дом, или если эти головорезы, окончательно обдолбавшись, откроют тут пальбу.
Самым наилучшим вариантом, думал он, будет если ехуды придут без излишнего шума, арестуют эту банду вместе с их главарем, который оккупировал его личную спальню, и упекут их в тюрьму до конца жизни, чтобы не страдали хуйней, и не мешали нормальным людям жить спокойно. И если парочку из них застрелят в процессе - например вот этого, вонючего, который кладет ноги на его журнальный столик - он совем не будет опечален.
Зато как печально, - думал он - что приходится надеяться на ехудов, чтобы те навели у нас порядок. Все усилия наших собственных властей уходят лишь на то, чтобы покрепче досадить Израилю, причем с методами уже давно перестали считаться. Израильтяне тоже не остаются в долгу, и вот результаты - его любимый город полуразрушен, он потерял работу и половину друзей, его травят на улицах, и часами морят в бесконечных пробках перед блок-постами. Он боится отпустить детей на улицу, а вот теперь еще ему приходится укрывать банду преступников - другого слова подобрать он не мог. А его собственный сын видит в них героев... Он усмехнулся, вспомнив себя в его возрасте. Тогда Арафат был национальным героем и для него, и он тоже восторженно орал на демонстрациях. Спасибо Ольге - она заставила его смотреть на мир по другому. Теперь Арафат для него просто жадный до власти злобный старикашка, который старается не ради своего народа, а только ради себя. Война никогда еще не приводила к миру, и его народ страдает, покуда Арафат выступает на Сиэнэн героем дня, и борцом за независимость...
Внезапный и резкий звонок мобильного телефона прервал его мысли. Один из сидевших на диване фатахцев с удивленным лицом полез в карман, и достал здоровенную старую "Нокию".
- Смотри ка, - удивленно сказал он. - Все не работал, шайтан, я носил его в
ремонт, но он так и не заработал. А теперь, глянь-ка, вдруг звонит. Интересно, кто это. Надеюсь, это моя Фатима.
- Алло, - сказал он, прижав телефон к уху. - Фатима? Как, нет? А кто?
Послушав некоторое время, он позвал: - Муса! Эй, Муса!
- Что тебе? - Кучерявый смуглый телохранитель с острыми глазами выглянул из кухни. - Кто там звонит?
- Не знаю, но кажется, эта, Убар... то есть, эта, босса хотят, - сказал фатаховец, покосившись на гинеколога с семейством. - Говорят, срочно.
- Ты что, сдурел, сын шармуты?! - набросился на него Муса. - Дай сюда! Чей это телефон, твой? Идиот! Какого еще босса? - Муса выхватил трубку. - Да? Кого надо?
- Необходимо срочно поговорить с Убаром, брат Муса, - сказал в телефоне хриплый голос на арабском. - Есть новые указания от Сулеймана. Это Абед Эль Манцур, командующий третьим эшелоном в Газе. Позови его, пожалуйста. Красные пески.
Муса, который уже собрался было заорать, чтобы звонящий фильтровал базар, кем-бы он ни был, потому что сотовые телефоны имеют свойство прослушиваться, сразу успокоился. "Красные пески" были кодовой фразой, означающей чрезвычайную ситуацию - она была известна лишь немногим из приближенных босса. Значит, и вправду что-то случилось. Он поспешно поднялся по лестнице, и постучал в дверь спальни.
- Телефон, Убар, - сказал он, входя. Убар Карим оторвал испуганный взгляд от экрана, и перевел еще более испуганный взгляд на телефон. - Красные пески.
- Что, что? Красные пески? А кто это?
- Абед какой-то, из Газы.
- А чей телефон? Стой, Абед Эль Манцур, что ли? Давай скорей.
С обеспокоенным лицом Убар Карим схватил трубку.
- Да, Абед, что случилось? Как ты попал на этот номер?
"Алло, Убар Карим?" - спросил голос на втором конце.
- Ну, ну! Это ты, Абед? Что случилось?
"Да. Случилось. Убар, это ты?"
- Я, я, кто же еще? В чем дело, Абед?
"Слушай сюда внимательно. Это не Абед."
- Что?
"Аллах Акбар!!!"
- Что?!
Ответа не последовало. Вместо этого сотовый телефон фирмы "Нокия" внезапно взорвался с жутким грохотом и яркой вспышкой, в которой исчезли голова и плечи Убара Карима. Мелкие жалящие осколки брызнули во все стороны; оглушенный и ослепленный Муса отлетел к стене, закрывая лицо руками. Когда он, задыхаясь, смог сфокусировать взгляд, то еще успел увидеть, как обезглавленное тело его патрона медленно заваливается на кровать, обильно заливая кровью из развороченного тулова украшенные китайским орнаментом подушки. В ушах отчаянно звенело, снизу смутно доносились крики. Все стены и потолок были забрызганы мелкими капельками крови и шмоточками мозга, платяной шкаф изрешечен осколками, а как раз над головой ошарашенного Мусы к потолку приклеился глаз, в котором, он мог поклясться Аллахом, застыло безграничное удивление. Муса согнулся в судороге, и как раз, когда бойцы Фатаха ворвались в комнату, его вырвало.
* * *
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
(C) Марк Гордон
них говорили в основном о терракте - различные личности высказывали свои мнения. Мнения, в общем-то, сводились к тому, что мира с палестинцами уже не достигнешь, и лучше бы поскорее поставить их на свое место, пока они не оборзели окончательно. Все это не очень интересовало Убар Карима, а интересовали его репортажи пронырливого полевого корреспондента из программы новостей, который давал репортажи откуда-то из этих мест, из Рамаллы. "Тут сегодня готовится большая операция!" оживленно выкрикивал он в камеру, подпрыгивая от возбуждения, и силясь перекричать моторы танков, на фоне которых он встал. На танках сидели скучные солдаты, и без особого интереса поглядывали в камеру. "Деталей нам не сообщают, но сегодня, явно, кому то придется заплатить! - вопил корреспондент. - Такой обширной подготовки я не видел со времен операции "Защитная Стена", во время которой, как мы помним, ЦАХАЛ оккупировал Рамаллу около месяца, и около двухста палестинцев было убито или ранено...".
Убар Карим помнил "Защитную Стену" очень хорошо. Месяц постоянного ужаса, когда каждою ночь он спал в другом доме, да и "спал" это громко сказано - скорее дрожал под одеялом, прислушиваясь к отдаленным выстрелам, и звукам моторов, каждую минуту ожидая обыска. Один раз его таки чуть не поймали - в списках израильтян он числился в розыске. Поздней ночью раздался громкий стук в дверь, а через несколько секунд начались вопли и пальба. Спасся он только тем, что сиганул из окна второго этажа прямо в кусты. Двоих его телохранителей убили, а еще троих ранили, и увезли лечить в
израильскую больницу. С тех пор он больше не видел не тех, не этих.
Теперь, похоже, все повторялось сызнова. Причем еще хуже: теперь, когда он занял пост заместителя Сулеймана Хуссена, и контролирует боевые звенья Фатаха в Рамалле, за ним придут одним из первых. На этот раз с танками и оцеплением, и застрелят как собаку. Он знал о слишком многих таких случаях. Разумеется, всегда можно сдаться - но еще не известно, что лучше - смерть, или застенки ШАБАКа. Но и особого желания становится шахидом Убар Карим не испытывал. Идею семидесяти обещанных в раю девственниц он воспринимал довольно скептически - ведь если в раю он не будет иметь тела, что вполне можно было понять из Корана, то как он сможет воспользоваться ими по назначению? Вести беседы о духовном с семидесятью курвами под райскими древами ему не импонировало - радости этого мира он любил куда больше.
Поэтому, сейчас он жутко боялся утратить их, и, кутаясь в жаркое одеяло, смотрел по телевизору вражеский канал новостей, чтобы узнать, когда же ненавистные ехуды придут его ловить. Ничего другого делать все равно не оставалось - он уже скрылся как мог хорошо, в этом доме абсолютно не связанной ни с каким Фатахом и террором семьи. Израильтяне не знают, что он здесь, а если вдруг придут с обыском, его спрячут. Дома зажиточных семей, по которым видно, что они не фанатики, никогда не проверяют достаточно дотошно - он знал об этом. Эта вилла принадлежала какому-то доктору, кажется гинекологу, раньше он даже практиковал в Израильской больнице. Так что этот человек вне подозрений...
Пока Убар Карим успокаивал себя таким образом в спальне, гинеколог вне подозрений сидел внизу, в обществе своей жены и двух детей, и скованно смотрел телевизор. На кухне личный телохранитель Убар Карима, Муса, готовил кофе; там же расположилось большинство остальных незванных гостей - здоровенные грязные дядьки с Калашниковыми расселись вокруг обеденного стола, смоля сигареты с гашишом, и поочередно делая набеги на холодильник. Они не забывали, впрочем, каждый раз выглянуть и вежливо спросить разрешения у хозяев, но когда жена гинеколога робко попыталась возразить, что у них, мол, еще дети не ужинали, то удостоилась в ответ такого ужасно злобно-обкуренного взгляда, что возражений больше не возникало. Их младший сын все время начинал реветь, и двое Фатахцев, расположившихся тут же, на диване, бросали на него недовольные взгляды, нервно поглаживая автоматы. А старший сын, шестнадцатилетний болван, наоборот, воспринял все происходящее с огромным энтузиазмом. Он восхищался Фатахцами, расположившимся в его доме, как в своей казарме - для него эти дядьки с Калашами были кумирами. Теперь он сидел с ними на кухне, и восторженно расспрашивал их о борьбе за освобождение, о том, сколько ехудов они уже убили, и просил подержать автомат, не обращая внимание на зверскую жестикуляцию отца, который не хотел, чтобы его сын общался с Фатахцами.
Сейчас он, гинеколог по профессии, а в свободное время любитель баскетбола и Стивена Кинга, Абди Абу Фадид, 55-ти лет от роду, женат вторым браком на красивой русской женщине Ольге, 38-ми лет, экономисте по профессии, с которой он познакомился когда проходил обучение медицине в русском городе Саратове, и которая родила ему второго ребенка, пытался решить, что хуже - если шальной снаряд Израильского танка попадет в его дом, или если эти головорезы, окончательно обдолбавшись, откроют тут пальбу.
Самым наилучшим вариантом, думал он, будет если ехуды придут без излишнего шума, арестуют эту банду вместе с их главарем, который оккупировал его личную спальню, и упекут их в тюрьму до конца жизни, чтобы не страдали хуйней, и не мешали нормальным людям жить спокойно. И если парочку из них застрелят в процессе - например вот этого, вонючего, который кладет ноги на его журнальный столик - он совем не будет опечален.
Зато как печально, - думал он - что приходится надеяться на ехудов, чтобы те навели у нас порядок. Все усилия наших собственных властей уходят лишь на то, чтобы покрепче досадить Израилю, причем с методами уже давно перестали считаться. Израильтяне тоже не остаются в долгу, и вот результаты - его любимый город полуразрушен, он потерял работу и половину друзей, его травят на улицах, и часами морят в бесконечных пробках перед блок-постами. Он боится отпустить детей на улицу, а вот теперь еще ему приходится укрывать банду преступников - другого слова подобрать он не мог. А его собственный сын видит в них героев... Он усмехнулся, вспомнив себя в его возрасте. Тогда Арафат был национальным героем и для него, и он тоже восторженно орал на демонстрациях. Спасибо Ольге - она заставила его смотреть на мир по другому. Теперь Арафат для него просто жадный до власти злобный старикашка, который старается не ради своего народа, а только ради себя. Война никогда еще не приводила к миру, и его народ страдает, покуда Арафат выступает на Сиэнэн героем дня, и борцом за независимость...
Внезапный и резкий звонок мобильного телефона прервал его мысли. Один из сидевших на диване фатахцев с удивленным лицом полез в карман, и достал здоровенную старую "Нокию".
- Смотри ка, - удивленно сказал он. - Все не работал, шайтан, я носил его в
ремонт, но он так и не заработал. А теперь, глянь-ка, вдруг звонит. Интересно, кто это. Надеюсь, это моя Фатима.
- Алло, - сказал он, прижав телефон к уху. - Фатима? Как, нет? А кто?
Послушав некоторое время, он позвал: - Муса! Эй, Муса!
- Что тебе? - Кучерявый смуглый телохранитель с острыми глазами выглянул из кухни. - Кто там звонит?
- Не знаю, но кажется, эта, Убар... то есть, эта, босса хотят, - сказал фатаховец, покосившись на гинеколога с семейством. - Говорят, срочно.
- Ты что, сдурел, сын шармуты?! - набросился на него Муса. - Дай сюда! Чей это телефон, твой? Идиот! Какого еще босса? - Муса выхватил трубку. - Да? Кого надо?
- Необходимо срочно поговорить с Убаром, брат Муса, - сказал в телефоне хриплый голос на арабском. - Есть новые указания от Сулеймана. Это Абед Эль Манцур, командующий третьим эшелоном в Газе. Позови его, пожалуйста. Красные пески.
Муса, который уже собрался было заорать, чтобы звонящий фильтровал базар, кем-бы он ни был, потому что сотовые телефоны имеют свойство прослушиваться, сразу успокоился. "Красные пески" были кодовой фразой, означающей чрезвычайную ситуацию - она была известна лишь немногим из приближенных босса. Значит, и вправду что-то случилось. Он поспешно поднялся по лестнице, и постучал в дверь спальни.
- Телефон, Убар, - сказал он, входя. Убар Карим оторвал испуганный взгляд от экрана, и перевел еще более испуганный взгляд на телефон. - Красные пески.
- Что, что? Красные пески? А кто это?
- Абед какой-то, из Газы.
- А чей телефон? Стой, Абед Эль Манцур, что ли? Давай скорей.
С обеспокоенным лицом Убар Карим схватил трубку.
- Да, Абед, что случилось? Как ты попал на этот номер?
"Алло, Убар Карим?" - спросил голос на втором конце.
- Ну, ну! Это ты, Абед? Что случилось?
"Да. Случилось. Убар, это ты?"
- Я, я, кто же еще? В чем дело, Абед?
"Слушай сюда внимательно. Это не Абед."
- Что?
"Аллах Акбар!!!"
- Что?!
Ответа не последовало. Вместо этого сотовый телефон фирмы "Нокия" внезапно взорвался с жутким грохотом и яркой вспышкой, в которой исчезли голова и плечи Убара Карима. Мелкие жалящие осколки брызнули во все стороны; оглушенный и ослепленный Муса отлетел к стене, закрывая лицо руками. Когда он, задыхаясь, смог сфокусировать взгляд, то еще успел увидеть, как обезглавленное тело его патрона медленно заваливается на кровать, обильно заливая кровью из развороченного тулова украшенные китайским орнаментом подушки. В ушах отчаянно звенело, снизу смутно доносились крики. Все стены и потолок были забрызганы мелкими капельками крови и шмоточками мозга, платяной шкаф изрешечен осколками, а как раз над головой ошарашенного Мусы к потолку приклеился глаз, в котором, он мог поклясться Аллахом, застыло безграничное удивление. Муса согнулся в судороге, и как раз, когда бойцы Фатаха ворвались в комнату, его вырвало.
* * *
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
(C) Марк Гордон